Заметка Станислава Кувалдина с сайта GlobalRus.ru
А теперь чьей продажной девкой будет история?
Непосредственным поводом для этих размышлений стал один частный случай. Американские правозащитники потребовали установить экспозицию, посвященную жертвам Хиросимы, рядом с самолетом «Энола Гей» в американском музее авиации и космонавтики. Случай этот, однако, вписывается в генеральную тенденцию обращения с историей, которая, похоже, становится на Западе общим принципом, а потому заслуживает особого рассмотрения.
Самолет В-29 «Энола Гей» 6 августа 1945 года сбросил на Хиросиму атомную бомбу. Последствия происшедшего, в принципе, представляют себе, наверное, все: разрушенный город, 140 000 погибших и раненых, генетические мутации — то есть нечто, представляющееся несомненным и бесспорным злом.
Однако подобная несомненность и бесспорность — товар достаточно специфический. Прежде всего из-за того, что по своей природе свободно трансформируется в идеи, способные воздействовать на людей. Как правило, подобные идеи обрастают целым набором «профессиональных» приверженцев, либо откровенно живущих за их счет, либо (это, впрочем, не исключает и первого) просто требующих, чтобы все в истории или современной жизни, хоть как-то связанное с их идеей, в обязательном порядке обставлялось разными ритуалами. В одних случаях следует каяться, в других — произносить слова предостережения, в третьих — восхваления. Однако сути это не меняет — служители идеи в обязательном порядке требуют исполнения тех или иных «священнодействий» в имя ее.
Именно это по сути дела и произошло с Хиросимой и Нагасаки, ставшими главным объектом культа для борцов с ядерной угрозой. Упор в этом культе делается, как правило, именно на Хиросиму. Может быть, оттого, что это действительно самый первый ядерный взрыв. Но не исключено, что и по другой причине — взрыв в Нагасаки принес меньше разрушений и жертв, а потому выглядит далеко не гастолько впечатляюще. Так или иначе, но в качестве главного символа и главного наглядного примера ядерного ужаса в общественном сознании прочно утвердилась Хиросима. Соответственно, любое неупоминание о произошедшем в Хиросиме там, где можно об этом упомянуть, рассматривается как святотатство.
Частный пример — протест по поводу экспозиции «Энолы Гей». Данный самолет действительно сбросил на Хиросиму атомную бомбу и когда-то, в том числе и по этой причине, был сохранен и передан в музей. Сейчас это наиболее хорошо сохранившийся образец бомбардировщика В-29, имеющий, разумеется, и свою персональную историю, но тем не менее представляющий в музее бомбардировщик В-29 вообще. Эти самолеты во время второй мировой войны использовались для бомбардировок Японии и очень долго сбрасывали на ее города самые обычные, неатомные, бомбы. Например, 9 марта 1945 года эскадра В-29 забросала практически не имевший серьезной ПВО Токио зажигательными бомбами. В результате город, застроенный преимущественно деревянными домами, выгорел дотла, а в огне погибло 80 000 человек. Такая же участь постигла многие другие японские города. Впрочем, просьб отразить на стендах эту сторону применения В-29 в музей не поступало.
Собственно говоря, все подобные подходы имеют дело не с действительной историей и не с конкретными людьми, которые мучались и умирали по разным причинам и при разных обстоятельствах, а лишь с идейной схемой. Укладывающееся в схему зло и страдание людей являются объектом покаяния и поклонения. В том же месте в то же время и почти по тем же причинам могло происходить похожее зло и страдания, но если они не вписываются в основную концепцию, их просто игнорируют как не имеющие отношения к делу. Что же касается изучения причин и обстоятельств произошедшего, то, как правило, предлагается одна каноническая схема, отступления от которой вызывают протесты и гневные отповеди.
Когда борцы за подобного рода идеи получают всеобщее признание, происходит следующее: из единого ряда исторических событий выдергивается одно или два, которые объявляются «священными» — тем, о чем никогда нельзя забывать. А в практическом плане «священность» события означает, что на него возможен только один, заранее признанный, взгляд. Иными словами, оно переводится из сферы прошедшей истории в сферу «вечноживого». Такая трактовка прошлого свойственна скорее идеологиям или культам, чем истории. Именно подобные локальные культы сейчас и расцветают в западном общественном сознании.
Когда-нибудь это, возможно, будет названо главным парадоксом толерантности и победы общегуманистических идеалов свободы над прежними идеологиями и культами. Но сейчас процесс только развивается. В результате на общем историческом поле появляется все больше и больше мест с повышенным идеологическим фоном. Притом идеологии это совершенно частные, порой не пересекающиеся друг с другом, но тем не менее яростно атакующие всех, кто не оказывает им должного почтения.
Таким образом, в истории появляется все больше того, что перестает быть историей — на что уже не смотрят как на одно из важных событий в ряду других, но считают имеющим вечную, то есть внеисторическую, ценность. Во что в итоге может превратиться история, если самые разнохарактерные силы будут вносить в прошлое все новые «табу» и объявлять священными коровами то одно, то другое, — даже сложно себе представить. Скорее всего, это будет нечто, не поддающееся никакому анализу: набор не связанных друг с другом «священных» текстов разных общественных групп и тех или иных меньшинств.
Это наталкивает на многие размышления и, в частности, заставляет задуматься о перспективах «общечеловеческого» мира вообще. Если до этого у любых желающих переделать историю систем, даже самых тоталитарных, была хоть какая-то связная версия истории, из которой они могли черпать себе оправдания и идеалы, то у этого мира, похоже, не будет никакой.
05.12.2003
Станислав Кувалдин
Запись сделана 06/12/2003
