Домашняя страница: сайты, записная книжка и фотоальбом

В поисках 1913 года

Заметка Максима Соколова из журнала «Эксперт»


По мере того как образ «Преображенской революции» 1991 г. (А. И. Солженицын) утрачивал свое обаяние (сам А. И. теперь предпочитает говорить про «Россию в обвале»), стало распространяться равноудаленное воззрение на две революции, согласно которому русский XX век обрамлен двумя катастрофами — 1917 и 1991 гг. По умолчанию (открытым текстом это не говорится, но само сопоставление значимо) предполагается, что равно страшными и губительными.

Против того, что с 1991 г. наша страна претерпела много всякого, и не всегда хорошего, возразить трудно, насчет подбрасываемой по умолчанию равной губительности могут быть возражения. Хотя бы по объему жертв и страданий, понесенных народом в 1917-1932 гг. и, соответственно, в 1991-2006−м. Что последнее пятнадцатилетие было не медом намазано — это бесспорно, но по сравнению к катастрофой 1917−го и последующими пятнадцатью годами — так и медом, и молоком. Вплоть до мелких деталей вроде покупки президентом СССР М. С. Горбачевым акций «Новой газеты» — так и представляешь себе полковника Н. А. Романова, в 1932 г. приобретающего акции каких-нибудь «Ленинградских новостей». Катастрофы — они разные бывают, но поскольку за чужой щекой зуб не болит, а прадеды, миллионами гибнувшие в катастрофе 1917−го, нам уже чужие, то попытки уравнивания неостановимы.

Тем не менее уравнивателям — при условии, что они добросовестны, — стоило бы задаться вот каким вопросом. Катастрофа 1917−го и то, что было далее, неотделимы от обращения к 1913 г. как к общепризнанной докатастрофной точке. Довоенные сталинские речи регулярно содержали сравнения с 1913 г. — в том смысле, что по тем или иным позициям хозяйственный уровень 1913−го существенно превзойден (правда, когда речь шла о сельском хозяйстве, вождь предпочитал сравнивать с 1916 г.).

Смысл таких сравнений был в том, что вот, даже и общепризнанно благополучный уровень 1913 г. нами замечательно превзойден. Здесь была молчаливая апелляция к народному мнению, где довольно долго, вплоть до 1941 г., когда само понятие «до войны» кардинально поменяло смысл, довоенной эпохой мира и благоденствия, которым уже больше никогда не суждено вернуться, считался именно 1913 г. Агитационный же пафос ВКП(б) был в том, что у нас-де еще лучше, чем в 1913−м.

Молчаливое признание того, что общая временная точка для сравнения имеется, можно найти даже в «Кратком курсе», где тот же 1913 г. не описывался в ужасающе черных красках, что, казалось, было бы естественно для текста, рассказывающего о переходе от проклятого прошлого к светлому будущему. Очевидно, память о том годе, когда Россия наливалась соками, обустраивалась и богатела и ничто, казалось бы, не предвещало наступившего через четыре года страшного обрушения, была до такой степени сильна, что и сталинской идеологии приходилось с этой памятью в какой-то мере считаться.

В случае же с обрушением СССР есть та незадача, что обрушение есть, а эталонного 1913 г. нет. То есть, конечно, пропаганда умеет много гитик и из архивных выпусков киножурнала «Новости дня» — «Новыми трудовыми успехами встречают хлеборубы Заибанья» — можно сделать душевный фильм «Совдепия, которую мы потеряли», но цена этой пропаганде будет невелика. 1913 г. — это сытое и раздольное существование (никак не экономика дефицита и талонная система, на которой уже к концу 70−х сидело полстраны) и наличие превосходных перспектив. «Россия, наливавшаяся соками» применительно к 1913 г. — это не пропаганда, а констатация хорошего хозяйственного роста, окультуривающегося быта, наличия серьезных, как сказали бы сегодня, национальных проектов.

Список хозяйственных, социальных и культурных начинаний, сбитых сараевским выстрелом, и сегодня нельзя читать без тоски по утратам и боли от того, что мы сделали с талантами, данными нам Богом. Пафос 1913 г. — это сорванный подъем, описываемый двумя фразами: «Дайте нам двадцать спокойных лет, и вы не узнаете Россию» (П. А. Столыпин) и «Российский корабль затонул в полумиле от спасительной гавани» (У. Черчилль). Но где та спасительная гавань, которая в догорбачевские годы была всем видна уже в полумиле? И что дали бы еще двадцать спокойных лет обществу, погрязшему во всеобщей лжи и цинизме и не верившему ни в какие национальные начинания? Всеобщую веру тех времен в Запад как в блаженный край, где на каждой вербе растут золотые груши, национальным начинанием как-то не назовешь. Достаточно сравнить предвоенную депрессию Ленина по поводу России, надолго погрязшей в реакционном довольстве, — никакой революции не будет, надо в Америку уезжать, — с позднесоветскими годами: какое, прости Господи, реакционное довольство?

Отнесение же советского 1913 г. далеко назад, то ли к хрущевским (Гагарин, оттепель, хрущобы для народа), то ли к сталинским (апогей геополитической мощи) временам, не спасает дело. Причем даже не потому, что о свободном, сытом и раздольном бытии применительно к временам Хрущева говорить затруднительно, а к временам Сталина — наипаче, но еще и потому, что между 1913−м и 1917 г. не может лежать тридцать, а то и сорок лет, в течение которых любой крот истории может нарыть столько, что мало не покажется. Катастрофа, приравниваемая к 1917 г., — это именно быстрый и внезапный обвал цветущей страны, а применительно к позднему СССР слово «цветение» уместно разве в контексте типа «хлеб зацвел».

Принципиальное различие в том, что, если бы в 1932 г. предложить жителям СССР вернуть реалии 1913 г., ответ был бы единодушным. Если сегодня предложить вернуть подлинные реалии 1984 г. — талонную систему, деревянный рубль, тотальный дефицит и неравное распределение убожества, закрытую границу, не путинскую, а настоящую цензуру, не путинскую, а настоящую идеологию, парткомы и шефскую помощь селу, — единодушия совсем бы не получилось.

Из чего следует, что настоящая катастрофа, выход из которой в том, чтобы попытаться в какой-то мере вернуться к исходной точке, у нас была одна — в 1917 г. В 1991 г. у нас была именно эта попытка, породившая тяжкий и до сих пор не преодоленный кризис. Но кризисы все же бывает, что преодолеваются, уже свершившиеся катастрофы — нет. Пора все же оптимистически признать, что у нас всего лишь тяжелый кризис. Рано нам себя хоронить.

19.06.2006

Максим Соколов
Журнал «Эксперт»

P.S. Другие заметки Максима Соколова на этом сайте (в хронологическом порядке)


Запись сделана 25/06/2006

Навигация по записной книжке:

Поиск по сайту

Навигация по сайту: