Текст Михаила Леонтьева с сайта «Однако»
20 лет назад. Что это было? Сам по себе так называемый путч по причине ничтожности в отношении контекста есть вопрос второстепенный. А вот 20 лет без супердержавы, без великой страны — это уже достаточный исторический срок, чтобы гораздо лучше увидеть то, чего не было столь наглядно видно тогда.
То, что Путин назвал «величайшей геополитической катастрофой», безусловно, таковой и было — это очевидный факт вне всякого отношения к предыдущим и последующим процессам.
Этог была, понятное дело, катастрофа не только геополитическая, но и нравственная, социальная и экономическая, в том числе глобального масштаба — о чем свидетельствет как раз нынешник кризис.
Если говорить о политической катастрофе, точнее, о катастрофе мироустройства — то это очевидным образом была катастрофа для социализма, причём очевидно, что не только так называемый «социалистический лагерь» с реальным социализмом издохли. Самым причудливым образом это оказалось катастрофой для социализма либерального, для социализма социал-демократического, западного.
Потому что выяснилось то обстоятельство, что гарантом, политическим и экономическим стимулом для его существования, то есть для мощного социального перераспределения, во всяком случае, в пределах "золотого миллиарда«,— было наличие «реального социализма». И тот демонтаж социальных институтов, которые выстроил капитализм, тот механизм микширования, собственно, настоящей, вполне хищнической природы капитализма — он сейчас демонтируется. Он демонтируется вне воли и сознания — бывший теперь уже «золотой миллиард» никто спрашивать не будет, поскольку не будет уже «золота» на миллиард голов.
И главное: это оказалось катастрофой для «реального капитализма».
Оказалось, что капиталистическая система управления миром, система управления экономикой, система управления финансами, система управления интересами нуждалась в противовесе. И в конкуренте (СССР не был напрямую конкурентом экономическим, но он был конкурентом стистемным). Лишившись его, она пошла вразнос. Опять же, если представить себе нынешний кризис в условиях действующего СССР в параметрах дееспособности хотя бы 1975 года — это означало бы одномоментную победу социализма во всемирном масштабе. Именно поэтому такого кризиса никогда не могло произойти. Мировая капиталистическая система не позволила бы себе нынешнего аферизма, авантюризма и разгильдяйства, которые она себе позволила после того, как почувствовала себя полноправным и безраздельным победителем.
Все фукуямовские химеры по поводу «конца истории» — они весьма очевидно приказали долго жить. Мы сейчас видим, что история не только не кончилась, политическое развитие не то что не остановилось, достигнув своих высочайших толерантно-либеральных вершин, — мы видим, что история только начинается. Причём начинается эта новейшая история с таких критически опасных и непредсказуемых форм, перед которыми известне катаклизмы начала прошлых веков просто отдыхают.
А теперь всё-таки вернёмся к локальным событиям. Что это было с точки зрения конкретного эпизода августа 1991 года. Ровно 20 лет назад господина Горбаченва привезли на самолетике из Фороса, как мешок с дерьмом, перевязанный трехцветной ленточкой. Всё про господина Горбачёва уже известно: и опубликованы документы, и масштаб личности подтверждён. На самом деле Горбачёв здесь — очень показательная фигура. Всё, что мы видели 20 лет назад, было проявлением системного кризиса и, простите за тавтологию, кризиса советской системы. Суть системного кризиса в том, что система, сталкиваясь с вызовом, неспособна адекватно ответить на него. То есть система своими «ответами» усугубляет ситуацию, идёт вразнос.
Сама фигура Горбачёва является идеальной персонификацией системного кризиса. Есть блестящая фраза в одном из его интервью. Когда его спросили: что ж вы из Фороса сами-то не уехали — там и охраны никакой не было, и заборчик низенький... — он ответил: «Не президентское это дело — лазить через заборы!» Человек, с одной стороны, неспособный завершить синтаксическую конструкцию, то есть неспособный органически системно видеть ситуацию, а с другой стороны идеально «аппаратно адекватный» системе — это просто подарок для катастрофы. История, как правило, заслуженно дарит недееспособным системам такие подарки.
Самый главный ресурс, который отсутствовал у системы, — это способность к легитимному насилию. Понятно, что была идея путча была — продемонстрировать некую волю, напугав призраками исторической памяти. Но она совершенно не была рассчитана ни на какое реальное организованное насилие. Виталий Найшуль как-то определил легитимную власть от обратного, как «власть, которая имеет право стрелять в своих». Это определение точно. И точно видно было, что путчисты при всех своих благих намерениях свою власть легитимной не считали. Поэтому случайно подавленные бронетехникой наивные пылкие юноши стали той минимально достаточной каплей, которая обвалила всю конструкцию т. н. путча. Ничего другого быть не могло.
И тут есть два очень важных урока, крайне актуальных сегодня.
Первое: в отличие от того времени, сегодня наше общество просто беременно насилием. Тогда никто, никакая силовая структура, не был готов отдать приказ стрелять. Теперь легче пристрелить, чем послать. Проще, дешевле и меньше проблем.
Кстати, лелеемый либералами образ силовиков, отказывающихся стрелять в народ, — совершенно не означает отказ от насилия. Этого товарищи никак понять не могут. Он автоматически может означать как раз намерение стрелять. Но не согласно приказу, а согласно собственному разумению, собственному социальному и нравственном (или безнравстенному) выбору. Что никаким образом не ведёт ни к каким последствиям либералообразного характера.
И второе. Колоссальная катастрофа, геополитическая и экономическая, социальная и прочая, не привела к каким-то прямым выплескам социального насилия, к гражданской войне, как этого можно было ожидать при таких масштабах обвала и при таких масштабах последующих трансформаций. По одной простой причине: что бы там ни болтали на «тему борьбы с привилегиями», мы были классово однородным обществом. И уровень социальной ненависти в нём был минимален — некому и не на кого было идти в гражданской войне. Опять же — урок: на сегодняшний день уровень социальной неоднородности нашего общества мягко говоря, латиноамериканский. Поэтому в случае обвалов, обрывов даже несоизмеримо меньшего характера, чем трансформация
Практически всё, что происходило за 20 лет (даже с учетом усилий последнего десятилетия по стабилизации и смягчению социальной напряженности) — в глубинном плане было наращиванием этого потенциала гражданского противостояния. Крах советской системы выдал новым властям некий ресурс толерантности. Той самой легитимности, которой уже не было у советских предшественников.
Новая система получила мандат на то, на что уже не имела мандата советская — на легитимное насилие, экономическое насилие, политическое и даже физическое. И все это власть использовала крайне быстро и безответственно. Мандат на экономическое и социальное насилие полностью, скорее всего, исчерпался дефолтом. Характерно, что начиная с нулевых, с путинского периода, у нас резко растут социальные расходы и вообще внимание к социальным вопросам. Наша социальная система, безусловно, не шибко эффективна. Но уже на генетическом уровне власть понимает, что вне зависимости от любых среднесрочных трансформаций в краткосрочном плане необходимо заливать, если есть возможность, социальные раны бюджетными деньгами.
Мандат на физическое насилие был масштабно использован в октябре
Сегодня, если говорить о насилии полицейском — то нынешняя власть, педантично и жестко пресекающая все неразрешённые гражданские якобы акции, которые на самом деле являются в первую очередь именно провокациями насилия, — поступает совершенно точно: именно с пониманием ограниченных возможностей масштабного насилия. Поскольку, потеряв контроль над такими, якобы смешными и ничтожными, акциями она может столкнуться с необходимостью куда большего и серьёзного насилия, применять которое власть не хочет и не может. Эта тактика абсолютно адекватна.
В целом можно сказать: за эти 20 лет мы сохранили остаточный потенциал, но не решили ни одной проблемы. Само событие
Главное, чего мы добились, — это разгром интеллигентской либеральной иллюзии. Это уже само по себе большое счастье. С этой точки зрения последние конструкции — вроде эксперимента над живым телом Михаила Прохорова — абсолютно бессмысленны. Ничего, кроме дорогостоящего фарса, из них не выйдет.
Теперь о стране, которой нет 20 лет. Что от неё осталось? Остался «остаточный» потенциал советской системы, который оказался на удивление огромен. Не мы тащим на себе останки советской системы: это останки тащат на себе нас. Тащить осталось еще лет 5 отсилы. Это первое. Второе: осталось поколение, которое еще помнит ту страну, то есть оно помнит то, что воспроизводить не надо ни при каких обстоятельствах — и оно помнит иной масштаб жизни, задач, мышления, самоидентификации. Причем не только в России — может быть, яснее и больней это ощущается там, где на это больше всего давят. В молдове, Грузии, Прибалтике. Этому поколению осталось тоже лет пять в нынешней позиции. Потом придет другое — можно положиться на его генетическую память, но бог знает, что там эта память нарисует в мозгах катастрофного поколения. Наконец: лет пять нам еще осталось протянуть на дорогих энергоносителях. И все: дальше — осторожно, двери закрываются.
...И о реванше. Почему при очевидно благоприятном социальном фоне, при спросе на реванш — реванша не получилось? Чтобы был реванш, нужна полная и окончательная катастрофа. Её не произошло. Вот царскую Россию возьмём: к 20 году от неё вообще ничего не осталось. Она практически была уничтожена. Германия после мировой войны была разгромлена, унижена и разоружена. Феномен же Советского Союза заключался в том, что наши победители решили, что всё уже кончилось. К
Впрочем, квази-реванш нулевых годов у нас тоже был в определённой степени анестезией. Уже осознав катастрофу, страна физически, материально, геополитически была неспособна радикально лечиться. И у власти на это не было ни мандата, ни ресурса. Никаких других ресурсов, кроме как на анестезию и первичную реанимацию, не было.
Вот когда эта анестезия закончится — выяснится, что рана не зажила. И во второй раз анастезия не поможет, придётся резать.
19.08.2011
Михаил Леонтьев
Сайт «Однако»
Запись сделана 19/08/2011
