Заметка Максима Соколова из журнала «Эксперт»
По мере того как образ «Преображенской революции» 1991 г. (А. И. Солженицын) утрачивал свое обаяние (сам А. И. теперь предпочитает говорить про «Россию в обвале»), стало распространяться равноудаленное воззрение на две революции, согласно которому русский XX век обрамлен двумя катастрофами — 1917 и 1991 гг. По умолчанию (открытым текстом это не говорится, но само сопоставление значимо) предполагается, что равно страшными и губительными.
Против того, что с 1991 г. наша страна претерпела много всякого, и не всегда хорошего, возразить трудно, насчет подбрасываемой по умолчанию равной губительности могут быть возражения. Хотя бы по объему жертв и страданий, понесенных народом в 1917-1932 гг. и, соответственно, в 1991-2006−м. Что последнее пятнадцатилетие было не медом намазано — это бесспорно, но по сравнению к катастрофой 1917−го и последующими пятнадцатью годами — так и медом, и молоком. Вплоть до мелких деталей вроде покупки президентом СССР М. С. Горбачевым акций «Новой газеты» — так и представляешь себе полковника Н. А. Романова, в 1932 г. приобретающего акции каких-нибудь «Ленинградских новостей». Катастрофы — они разные бывают, но поскольку за чужой щекой зуб не болит, а прадеды, миллионами гибнувшие в катастрофе 1917−го, нам уже чужие, то попытки уравнивания неостановимы.
Тем не менее уравнивателям — при условии, что они добросовестны, — стоило бы задаться вот каким вопросом. Катастрофа 1917−го и то, что было далее, неотделимы от обращения к 1913 г. как к общепризнанной докатастрофной точке. Довоенные сталинские речи регулярно содержали сравнения с 1913 г. — в том смысле, что по тем или иным позициям хозяйственный уровень 1913−го существенно превзойден (правда, когда речь шла о сельском хозяйстве, вождь предпочитал сравнивать с 1916 г.).
Смысл таких сравнений был в том, что вот, даже и общепризнанно благополучный уровень 1913 г. нами замечательно превзойден. Здесь была молчаливая апелляция к народному мнению, где довольно долго, вплоть до 1941 г., когда само понятие «до войны» кардинально поменяло смысл, довоенной эпохой мира и благоденствия, которым уже больше никогда не суждено вернуться, считался именно 1913 г. Агитационный же пафос ВКП(б) был в том, что у нас-де еще лучше, чем в 1913−м.
Молчаливое признание того, что общая временная точка для сравнения имеется, можно найти даже в «Кратком курсе», где тот же 1913 г. не описывался в ужасающе черных красках, что, казалось, было бы естественно для текста, рассказывающего о переходе от проклятого прошлого к светлому будущему. Очевидно, память о том годе, когда Россия наливалась соками, обустраивалась и богатела и ничто, казалось бы, не предвещало наступившего через четыре года страшного обрушения, была до такой степени сильна, что и сталинской идеологии приходилось с этой памятью в какой-то мере считаться.
В случае же с обрушением СССР есть та незадача, что обрушение есть, а эталонного 1913 г. нет. То есть, конечно, пропаганда умеет много гитик и из архивных выпусков киножурнала «Новости дня» — «Новыми трудовыми успехами встречают хлеборубы Заибанья» — можно сделать душевный фильм «Совдепия, которую мы потеряли», но цена этой пропаганде будет невелика. 1913 г. — это сытое и раздольное существование (никак не экономика дефицита и талонная система, на которой уже к концу 70−х сидело полстраны) и наличие превосходных перспектив. «Россия, наливавшаяся соками» применительно к 1913 г. — это не пропаганда, а констатация хорошего хозяйственного роста, окультуривающегося быта, наличия серьезных, как сказали бы сегодня, национальных проектов.
Список хозяйственных, социальных и культурных начинаний, сбитых сараевским выстрелом, и сегодня нельзя читать без тоски по утратам и боли от того, что мы сделали с талантами, данными нам Богом. Пафос 1913 г. — это сорванный подъем, описываемый двумя фразами: «Дайте нам двадцать спокойных лет, и вы не узнаете Россию» (П. А. Столыпин) и «Российский корабль затонул в полумиле от спасительной гавани» (У. Черчилль). Но где та спасительная гавань, которая в догорбачевские годы была всем видна уже в полумиле? И что дали бы еще двадцать спокойных лет обществу, погрязшему во всеобщей лжи и цинизме и не верившему ни в какие национальные начинания? Всеобщую веру тех времен в Запад как в блаженный край, где на каждой вербе растут золотые груши, национальным начинанием как-то не назовешь. Достаточно сравнить предвоенную депрессию Ленина по поводу России, надолго погрязшей в реакционном довольстве, — никакой революции не будет, надо в Америку уезжать, — с позднесоветскими годами: какое, прости Господи, реакционное довольство?
Отнесение же советского 1913 г. далеко назад, то ли к хрущевским (Гагарин, оттепель, хрущобы для народа), то ли к сталинским (апогей геополитической мощи) временам, не спасает дело. Причем даже не потому, что о свободном, сытом и раздольном бытии применительно к временам Хрущева говорить затруднительно, а к временам Сталина — наипаче, но еще и потому, что между 1913−м и 1917 г. не может лежать тридцать, а то и сорок лет, в течение которых любой крот истории может нарыть столько, что мало не покажется. Катастрофа, приравниваемая к 1917 г., — это именно быстрый и внезапный обвал цветущей страны, а применительно к позднему СССР слово «цветение» уместно разве в контексте типа «хлеб зацвел».
Принципиальное различие в том, что, если бы в 1932 г. предложить жителям СССР вернуть реалии 1913 г., ответ был бы единодушным. Если сегодня предложить вернуть подлинные реалии 1984 г. — талонную систему, деревянный рубль, тотальный дефицит и неравное распределение убожества, закрытую границу, не путинскую, а настоящую цензуру, не путинскую, а настоящую идеологию, парткомы и шефскую помощь селу, — единодушия совсем бы не получилось.
Из чего следует, что настоящая катастрофа, выход из которой в том, чтобы попытаться в какой-то мере вернуться к исходной точке, у нас была одна — в 1917 г. В 1991 г. у нас была именно эта попытка, породившая тяжкий и до сих пор не преодоленный кризис. Но кризисы все же бывает, что преодолеваются, уже свершившиеся катастрофы — нет. Пора все же оптимистически признать, что у нас всего лишь тяжелый кризис. Рано нам себя хоронить.
19.06.2006
Максим Соколов
Журнал «Эксперт»
P.S. Другие заметки Максима Соколова на этом сайте (в хронологическом порядке)
Запись сделана 25/06/2006
