Из «Живого журнала» отца Андрея Федосова
Встретил два замечательных текста в онлайн-дневнике священника Андрея Федосова, решил сохранить здесь, в «Записной книжке».
Сердце и разум
Некая женщина пришла в храм, как в последнюю инстанцию. Дома у ней все было вроде бы в порядке, как вдруг, ни с того ни с сего, все пошло наперекосяк. Уж она билась, старалась, всю себя извела, а воз и ныне там. Ей уж советовали, советовали, то к бабушке-знахарке какой-нибудь обратиться, то к экстрасенсам, и куда только не советовали обращаться. «Ну, обращалась, а толку?». И вот посоветовали сходить в храм — больше уже некуда.. Она уже не знает, что и думать, готова во все верить: «…не хуже подумаешь, может, действительно, кто сглазил, или порчу наслал….»
Все это она рассказывает, волнуется, и по всему видно, действительно, готова поверить «всему».
На языке вертится вопрос (который, впрочем, с языка не слетит) — а что ж раньше не пришла? В Бога-то веруешь? Если веруешь, то всякому верующему вполне естественно обращаться к Богу в первую очередь, не так ли? А так может вести себя только человек неверующий, которого обстоятельства, однако, поставили в тесные рамки, что волей-неволей поверишь, вот он и обращается в храм, когда все иные варианты исчерпаны…
Однако всмотрись в глаза этой женщины, и становится понятно, что для нее между своим личным ощущением Бога и всего с Ним связанного и официальной Церковью с ее вероучением огромная пропасть. Обычно это выражается фразой, типа: «Я верую по-своему», или: «У меня Бог в душе». Церковь для нее — забытое прошлое, архаика, пройденный этап.
Может «там» и есть Бог, только Он окончательно погребен под грудой мертвых догм, канонов, непонятных традиций (в большинстве своей являющихся языческим наследием, от которого так и не удалось избавиться, но имеющих «православный» вид), нелогичных запретов, непомерно большим и совершенно непонятным богослужением, кучей обрядов и обычаев. Все это можно обозвать одним коротким словом — культ (имеющие к тому же некую негативную окраску от частого употребления этого слова в словосочетании «культ личности»).
Священник на этом фоне — жрец, совершитель всех этих обрядов и хранитель всех этих запретов. Не «отец», не «батюшка», не наставник в духовной жизни, а просто жрец-фарисей, к которому она долго не хотела идти, поскольку ее опыт переживания живого Бога сопротивлялся мертвой церковной схоластике. Т. е. то, что она обратилась в храм в последнюю очередь, когда больше идти уже некуда, является признаком не отсутствия веры, не болезненным симптомом, достойным сожаления, а напротив — наличия огонька истинной веры, и достойно похвалы.
Она и в «порчу» и в «сглаз» поверила скорее потому, что ей со всех сторон вдалбливали, что ее «спортили»; да и, рассказывая про свое горе она не особо-то верит в «сглаз» и глубоко в сердце надеется, что все это пустое, и здесь, в храме, в это не верят: сердце сопротивляется — оно не хочет быть ввержено в пучину суеверия.
Ждет она от священника не фарисейского формализма, а понимания; в ее жизни произошло нечто, пошатнувшее все устои, в том числе и религиозный опыт, вот она и хочет укрепиться, сориентироваться и ждет ответа на вопрос — во что же, все-таки, нужно, а во что не нужно верить. Это сердцем. А на словах это выражается чаще всего фразой: «Как мне быть, что Вы посоветуете?».
Возможно и такое, что она на столько уверена в несоответствии своего опыта переживания Бога и того, что проповедуется Церковью, а так же поставленная в сложные условия и готовая «поверить во что угодно», т. е. готовая поверить, что Богу действительно угодна «мертвая церковная схоластика», говорит: «Что мне нужно заказать, или сделать, чтоб эта моя ситуация благополучно разрешилась?».
И вот тут пастырь может поступить следующим образом: пригласить ее на богослужение, отслужить молебен, подвести ее к исповедальному аналою, а затем и к Чаше. Все это имеет целью воцерковить «рабу Божию», что иногда и удается. Только вот есть одно «но»: такой путь воцерковления ведет с ее стороны к отказу от своего религиозного опыта, и принятию Церковного. Что тут плохого? А вот что.
Пришло время еще раз подчеркнуть, что о Церкви, и ее богослужении, вероучении, традициях, обрядах и истории она имеет смутные понятия, почерпнутые из советских учебников, кино, СМИ, друзей, слухов, и личного, весьма пока небогатого Церковного опыта и наблюдений. Все это она успешно и «ничтоже сумняся» отождествляет с верой того священника, к которому вынуждена обратиться в трудную минуту. Т. е. она примет не истинный церковный опыт переживания Творца, а свои ошибочные мнения о нем, и ощутит ли она разницу со временем….? Судя по тому, сколько сейчас «оккультизма в Православии», ей будет очень и очень сложно сохранить себя и не превратиться в фарисейку.
Вот где беда-то.
Она готова была скорее обратиться даже к бабке, чем в храм — вот глубина пропасти, лежащей, по мнению современных людей, имеющих некую сумму знаний, которые принято называть образованием, между живой верой в Бога и церковным вероучением.
Вот почему на территории России распространяется протестантизм — люди обманываются ощущением «живости» веры, непосредственности и простоты. И невдомек этой женщине, что ее вера совершенно хорошо вписывается в те самые каноны и догматы, в то самое вероучение и традиции, которые для нее не понятны; что ее ощущение Бога идентично с ощущением Бога того «жреца», к которому она, наконец, пришла.
Здесь же кроется и причина того, что подобного человека чрезвычайно трудно воцерковить. Он рассматривает воцерковление, как агрессию против его ощущения Бога, живого, личного и простого. Обратиться в храм, начать церковную жизнь означает для него отказ от своего, пусть слабого, плохого, чуть теплящегося, но все же живого ощущения Божества, и принятие мертвых церковных догм и запретов. Душа же его жаждет более внятного исповедания веры, и человек сетует по временам: «Да, надо бы чаще обращаться, и в храм ходить….», но это так словами и остается.
Здесь нужно сказать, что есть еще препятствия к воцерковлению. Так, например, человек может церковную жизнь воспринимать и положительно (в отличие от предыдущего примера), но весьма далекой от реальной жизни (в чем он, несомненно, прав). Он может рассуждать так: «Сейчас у меня семья, дети, мне их нужно и воспитывать и растить, дать им образования, обеспечить будущее…. Все это можно сделать только проявив некую напористость, где-то поступаясь нравственностью, и вообще православие (как мне кажется) воспитывает в человеке такие качества, которые только помешают мне в достижении этой цели…. Оно, конечно, хорошо, я ничего не говорю,…. но только после ухода на пенсию…»
Комментировать не стану — отдельный разговор.
Еще одно препятствие — человек не хочет стать похожим на людей церковных. Их внешний вид, образ мышления, характерные особенности, речь, и т. д. вызывают в нем если и не отвращение, то, по крайней мере, сильную неприязнь. Он не хочет стать «таким». Тут его нужно похвалить, ибо это нежелание его, возможно, и убережет от шаблонности. Дело в том, что вдобавок ко всему вышесказанному, масса православных прихожан «играют» в святость и благочестие, т. е. они внешне стараются вести себя так, как, по их мнению, должны вести себя христиане, приспосабливаются к общей модели поведения, однако внутри они совершенно иные.
Почему они себя так ведут — опять таки тема отдельного разговора; кстати, наша женщина именно такой и может стать — снаружи одно, а внутри она прежняя, и со временем сама начнет себя прежнюю бояться и прятать все глубже и глубже. И во всем этом чувствуется наигранность, неестественность, пустота, лицемерие и ложь. Человек «внешний», способный к критической оценке и трезвому мышлению, не склонный, к тому же, идеализировать Церковь чувствует эту фальшь и сопротивляется ей.
А протестанты такие естественные, непосредственные, такая у них искренняя вера! Каков соблазн!
Остается только удивляться милосердию Творца, сохраняющему большую часть российских людей вдали от протестантизма. Лично мы, православные пастыри, делаем все возможное и невозможное, чтоб кинотеатры, временно превращенные в дома для молитвенных собраний протестантов, не пустовали (да простят мне мои собратья горькую иронию). Следует нам осознать и оценить, сколь еще мощно и глубоко в наших соплеменниках живет тяга к Православной Церкви!
Впрочем, следует отметить, что все чаще встречаются особи, которым совершенно все равно соответствует ли их религиозный опыт церковному, или нет. Да и опыта у них никакого нет, и им вообще все равно, что в храм за помощью придти, что к сатанистам, или экстрасенсам, лишь бы помогло. Бог всем судья.
28.07.2004
Достояние Божие.
В последнее время все чаще приходится замечать и говорить, что прихожане в храмах по большей части люди больные (назовем это так). Имеется в виду не только психические заболевания, но и просто какие-то надрывы, ненормальности, немощи. По сути дела современные храмы — места, куда стекаются люди покалеченные судьбой, отвергнутые обществом, несостоявшиеся, и все чаще с совершенно расстроенной психикой. Мир, с его ритмом жизни, СМИ (которые вернее называть СМД — средствами массовой дезинформации), поставляет таковых все в бОльших количествах. Храмы же, которые должны быть врачебницами человеческих душ, не только не справляются с нарастающим потоком, но зачастую сами усугубляют ситуацию.
То, что прежде казалось мне в людях «православным» и «религиозным» теперь стало просто ненормальностью. То, что прежде было эталоном, теперь становилось симптомом того или иного отклонения, причем масштабы падения ценностей просто чудовищны…
Размышляя много времени (уже не один год) обо всем этом, почитав соответствующую литературу, присмотревшись внимательнее, все хорошенько взвешивая и ревизируя свои отношения и взгляды на церковное и внецерковное общество, я вдруг заметил, что настроение мое все более и более стало походить на уныние. И главное, не понятно, что с этим делать — розовая пелена, застилавшая мне глаза, рассеивается, и наличествующая действительность повергала меня в уныние все глубже и глубже. Не надевать же вновь розовые очки…
Ну и потом, а вдруг то, что теперь я смотрю на мир в более верном свете, относительно прежних взглядов, просто обольщение и самообман? Или, еще пуще — прелесть? И вновь я смотрю и присматриваюсь, вглядываюсь в души и глаза простых людей, пытаясь выяснить — так ли они думают, как говорят, или выдают на гора простые шаблоны; всматриваюсь в духовенство, осторожно высказываю некоторые свои мысли и вслушиваюсь в ответы, и т. д., и все более и более убеждаюсь в своей правоте. А потом вновь мысль — а вдруг обольщение? И опять по кругу.
Нет, пусть то, что мне сейчас кажется истиной, потом тоже окажется туманом, который рассеется в свою очередь, но все же основные очертания я вижу довольно верно. Да и проблема скорее в том, что объективная реальность уточнилась и проявилась, а субъективно я был к этому не вполне готов, свое внутреннее отношение к этому я никак настроить не мог.
И вот однажды на богослужении, произнося в положенном месте фразу — Спаси, Боже, люди Твоя, и благослови достояние Твое! — я вдруг почувствовал за привычным словом «достояние» нечто большее, чем звук. Оно стало будто объемным, наполненным глубочайшим смыслом. За ним почувствовался Сам Господь, как будто говоривший мне этим словом — Я поставил тебя пасти людей Моих; они Мои, именно они, такие немощные и грешные — Мое достояние, которое Я стяжал Себе Своей Кровью в крестных муках тогда, и долготерпением сейчас; паси овцы Моя! а то, что они не такие, как бы тебе того хотелось, так то тебя не должно смущать — достаточно с тебя и того, что они Мои, ОНИ — Мое достояние!
Одним словом, пока я произносил эту фразу, в моей голове пронеслось целое Евангелие и от уныния не осталось и следа.
22.07.2004
Запись сделана 24/11/2004
