Заметка Максима Соколова с сайта GlobalRus.ru
К церемонии в Сен-Дени
Спустя двести девять лет после смерти Людовика XVII его сердце было наконец упокоено в усыпальнице французских королей, базилике Сен-Дени. Последний раз там хоронили короля Франции сто восемьдесят лет назад, в 1824 году, и казалось, что похороны в Сен-Дени теперь уже навечно принадлежат истории — но вот, подлинность останков малолетнего короля, умершего в якобинской тюрьме, была подтверждена.
В те времена, когда умер Людовик XVII, вряд ли бы кто поверил не только в то, что сердце несчастного ребенка будет захоронено среди гробниц его царственных предков, но даже и в то, что усыпальница королей Франции вообще станет снова существовать. Взявшийся сравнивать французскую и русскую революции должен был бы отметить, что в одном отношении якобинское царство разума даже превзошло большевистское отечество мирового пролетариата. Да, и якобинцы и большевики совершили цареубийство, да, и у тех и у других поношение монархии («коронованные тираны» etc.) и взведение на нее самых диких небылиц занимало важное место в идейной работе — если, согласно прогрессивному учению, Александра Федоровна и ее дочери сожительствовали с Распутиным, то, согласно еще более прогрессивному учению якобинцев, Мария-Антуанетта сожительствовала в Тампле со своим восьмилетним сыном. Когда мы спрашиваем, откуда берутся философы Глюксманы — оттуда и берутся.
Однако большевики все же не столь ожесточенно воевали с мертвыми. Даже ленинский план монументальной пропаганды, предусматривавший тотальное уничтожение памятников царям и их слугам (Сусанину в Костроме, например), был выполнен не полностью. Фальконетовский Петр, клодтовский Николай и микешинская Екатерина так и остались стоять посередь Ленинграда — представить себе нечто подобное в якобинской Франции было бы мудрено. Разительнее же всего контрастирует отношение к царственным усыпальницам. Царские гробницы в Архангельском соборе Кремля, императорские гробницы в Петропавловском соборе — их не тронули, тогда как комиссары Конвента в самые трудные годы Республики, когда вроде бы и других дел хватало, провели огромную работу по вскрытию саркофагов, смешению праха и высыпанию его на свалку, разрушению надгробий etc. Налицо было желание мстить не то что до седьмого, а и до двадцатого, и до пятидесятого колена. Какие-нибудь древние Дагоберт и Пипин были ничуть не менее ненавистны, чем «волк, волчица и волчата» (так друг народа Марат именовал семейство Людовика XV).
Столь иррациональная ненависть делается, однако, вполне постигаемой для всякого, кому хоть раз довелось заходить под своды Сен-Дени. Впечатление от бесконечного ряда королевских гробниц, где покоятся правители Франции от Дагоберта I до Людовика XVIII — т. е. от VII века до XIX-го — столь сильно, что вряд ли может оставить кого безразличным. Выражение «тысячелетняя держава» принадлежит к стершимся пятакам — слишком часто произносят его по поводу и без повода, но под сводами базилики стершийся пятак обращается в полновесный золотой, потому что там образ материализуется. «Тысячелетняя держава» и «Вечная Франция» — это непосредственно наблюдаемое зрелище, ибо здесь мы видим земные останки людей, беспрестанно правивших Францией в течение одиннадцати веков — «Le roi est mort — vive le roi!».
Эта непрерывность, идущая в глубь самых темных веков, поневоле потрясает сердце и заставляет склоняться перед величием истории. И, соответственно, перед величием монархии. Но если это так действует в глобализированном XXI веке, можно представить себе, какое это впечатление производило в конце века XVIII-го, когда усыпальница была еще не тронута, а память о королях, правивших Францией с 476 года — еще совсем свежа. Оставлять у царства разума в тылу такой сокрушительный таран было никак не возможно, и комиссары Конвента проделывали абсолютно необходимую работу по идеологической защите разума, гильотины, эгалите и фратерните.
Работа хотя и была необходима, но по несовершенству тогдашних технических средств была совершена не в полной мере, и за годы Реставрации многое удалось восстановить, а в крипте базилики — воздвигнуть символические надгробия царственных мучеников, рядом с которыми теперь будет покоиться и сердце короля-ребенка. Видеть во всем этом чисто археологический интерес (вар.: эзотерические упражнения монархистов) было бы неверно, потому такие символы, как Сен-Дени — это, выражаясь скучным языком, инстанция последней руки. Когда уже ничто более новое и прогрессивное не действует, остается лишь память о тысячелетней державе, воплощенной в бесконечном ряде королевских гробниц. Эта память и рождает слова «grandeur de la France», потому что больше им рождаться не от чего. Либерте и эгалите в наше время никого не удивишь, и величием тут и не пахнет, а в роковые для нации часы без величия не обойтись. Идеологическое наследие жакобенов в таких случаях не пользует нимало.
Другое дело, что это потрясающий душу символ самой древней в Европе монархии сегодня обрел вдвойне символическое месторасположение. Сама-то базилика никуда не сдвинулась — стоит, как стояла еще при аббате Сугерии, но сдвинулась Франция, и усыпальница французских королей Сен-Дени стоит посреди арабского поселения с тем же названием. Из безлюдных сводов, отдающих вечностью, посетитель выходит на восточный базар, отдающий европейской современностью — мужчины приятно смуглявого вида, женщины в хиджабах, обильная торговля бараниной, шум и гевалт.
Впрочем, такое пограничье между французской монархией и землями пророка Магомета имело место еще на заре династии Каролингов, в VIII в. по Р. Х. — просто теперь пограничье сильно сдвинулось к северу от Пиренеев. А и то сказать, не совсем же зря трудились комиссары Конвента, и не совсем же впустую пропал их скорбный труд и дум высокое стремленье. Арабский базар — это зримая реальность Франции, тогда как grandeur de la France — это скорее для битвы последнего часа, если она, конечно, состоится.
11.06.2004
Максим Соколов
GlobalRus.ru
P.S. Другие заметки Максима Соколова на этом сайте (в хронологическом порядке)
Запись сделана 13/06/2004
